Для дальнейшей работы сайта требуются средства на оплату хостинга и домена. Если вам нравится проект, поддержите материально.

Действующие лица:

Лорд Энрико (Генри) Эштон, хозяин Ламмермура баритон
Мисс Лючия, его сестра сопрано
Сэр Эдгардо (Эдгар) Равенсвуд тенор
Лорд Артур Баклоу, глава влиятельной семьи тенор
Раймонд Бидебент, священник Ламмермура, воспитатель и друг Лючии бас
Алиса, служанка Лючии меццо-сопрано
Норман, начальник стражи Равенсвуда тенор

Кавалеры, союзники Эштона, жители Ламмермура, пажи, стража, слуги Эштона.

Действие происходит в Шотландии, в замке Равенсвуд и в разрушенной башне Вольферанг в конце XVI века.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОТЪЕЗД

КАРТИНА ПЕРВАЯ

(Сад в замке Равенсвудов. Норман и жители замка в охотничьем вооружении.)

Норман и хор

Обыщите всю окрестность,
башню старую повсюду…
Да спадут покровы тайны,
честь велит нам, долг велит.
Правда страшная, как лампа,
в тьме ночной да возблестит!

(Хор быстро удаляется. Гордо входит Генри, с ним Раймонд. Минута молчания. Норман почтительно приближается к Генри.)

Норман

Ты так смущён.

Генри

И есть тому причина:
звезда судьбы моей, я вижу, меркнет.
А между тем Эдгар... мой смертный враг,
он предо мною, из своих развалин
теперь главу так гордо поднимает...
Одна рука могла бы поддержать
всю власть мою и силу... Но Лючия
дерзнула руку отвергнуть... Не со мною
сестра моя.

Раймонд

Тоскующая дева,
она ещё над свежей урной плачет
любимой матери, на ложе брака
глядит с презреньем. О! Почтим мы сердце,
где так равны и горе, и любовь.

Норман

Тоска любви!

(с иронией)
Лючия глубоко любит.

Генри

Неужель!
(О Боже!)

Норман

Послушай. Шла она близ парка,
по той дороге, что ведёт к могиле,
где мать лежит, и верная была
Алиса с нею. Вдруг навстречу
им разъярённый бык несётся.
Без помощи, одни они тут были,
и смерть их неизбежная ждала.
Вдруг засвистела в воздухе стрела.
Удар — и лютый зверь в единый миг
свалился.

Генри

Кто же тот удар нанёс?

Норман

Тот... тот, чьё имя тайною покрыто.

Генри

Итак, Лючия...

Норман

Полюбила.

Генри

Было вновь свиданье?

Норман

Генри

Норман

На той дороге.

Генри

Трепещу я...
Ты обольстителя открыл ли?

Норман

Я его подозреваю.

Генри

Норман

Он враг твой.

Раймонд

Норман

Ненавидишь ты его!

Генри

Возможно ль? Эдгар?

Норман

Его ты назвал!

Генри

О, ярость! О, мученье!
Всю душу взволновал ты.
Невыносимо даже
одно мне подозренье.
Дрожу и леденею,
и каждый волос дыбом!
Ужель таким позором
сестра меня покрыла?

(с величайшим негодованием)
Нет, лучше б гром небесный
сразил тебя, несчастная,
чем эта страсть ужасная
взошла в душе твоей!

Норман

Берёг я свято честь твою
и был с тобой жесток.

Раймонд

(Ты сердце утиши его,
о милосердный бог!)

Хор

(приближаясь к Норману)
Твоё сомненье стало страшной правдой.

Норман

(к Генри)
Ты слышишь?

Генри

Говорите!

Раймонд

(День печали!)

Хор

Безуспешно мы бродили,
безуспешно мы искали
и расселися на камнях
разрушающейся башни.
Вдруг, увидели, прошёл тут
человек, немой и бледный;
лишь вблизи он очутился,
мы тотчас его узнали...
Но сейчас же на коне он
полетел от нас стрелою.
Это, знаем, был охотник
именем...

Генри

Хор

Генри

Он! Вновь грудь мне душит злоба,
удержаться не могу!
Сожаленья иль пощады
нет в душе моей к нему!
Лишь послушаю того я,
кто о мщенье скажет мне.
О, изменники! К обоим
я горю безумной злобой.
Пламя гнусной вашей страсти
вашей кровью я залью!

Норман и хор

Недостойный не избегнет
мести праведной твоей!

Раймонд

(Адский мрак и ужас вечный
окружили этот дом.)

(Генри уходит, за ним остальные.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

(Парк. Виден так называемый фонтан Сирены, когда-то покрытый зданием, украшенным всеми чудесами готической архитектуры, и от которого теперь остались только развалины. Сумерки. Лючия выходит из замка с Алисой, обе в величайшем волнении. Лючия непрерывно оборачивается, как будто ища кого-то.)

Лючия

Ещё нейдёт!

Алиса

Покойна будь; наверно, придёт...
Но я боюсь, что брат твой придёт сюда.

Лючия

Ах, да... Но должен знать
Эдгар о том, какая ждёт опасность...

Алиса

Зачем ты обращаешь взор к фонтану?

Алиса

Что слышу!

Лючия

Слушай.
Безмолвие ночное
царило над землёю,
и только месяц бледный
мрак сада озарял.
И вдруг мне стон послышался
в той тишине немой,
и здесь, на камне этом,
явилася мне тень.
Уста её, казалось,
хотели говорить,
и руки простирала
она, зовя кого-то...
Потом окаменела,
и вдруг исчезла тень.
Но кровью эта чистая
покрылася вода.

Алиса

Ясно, ясно предвещанье
твоего виденья, друг мой.
О, Лючия, позабудь ты
роковую страсть свою!

Лючия

Мне забыть? Когда для сердца
эта страсть одна отрада,
без Эдгара не могу я
ни мгновения дышать.
Свет он дней моих печальных,
утоленье мук моих.
Когда он в упоении
своей безумной страсти,
клянётся в вечной верности
Эдгар у ног моих,
что мне тогда страдания?..
Тогда мне горе в радость,
небесной жизни сладость
тогда вкушаю я.

Алиса

Ряд дней тоски мучительной
тебе готовит рок.
Но он идёт... Я буду сторожить
свиданье ваше...

(Входит в замок. Появляется Эдгар.)

Эдгар

О, прости, Лючия,
что в необычный час
к тебе пришёл я! Есть тому причина,
и важная. Я прежде, чем на небе
заря займётся, буду далеко
от отеческих пределов.

Лючия

Что сказал!

Эдгар

К французским берегам
друзья стремятся — там страны родимой
судьба свершится. Сотоварищ мой
Атоль, обид моих отмститель,
берёт меня с собой.

Лючия

Не грех тебе меня оставить?

Эдгар

Прежде чем оставлю,
Эштон меня увидит... Руку я
подам ему на мир... Твоя ж рука
залог меж нами мира.

Лючия

Что я слышу! Ах, нет!
Пускай неведомою будет любви нашей тайна!

Эдгар

(горько)
О да... единый мститель
семьи своей — доселе
ещё не отомщён я... Мне отец
в наследство месть оставил.
И месть — мой долг, не правда ль?
Что ж медлю я? Что сердце
суровое сковало?
Погибшее наследство, кровь моя...
Мне ненавистно всё.

Лючия

Эдгар

(со страстью)
Клянусь!..

Лючия

О, утешь, молю я, гнев ужасный!

Эдгар

В душе моей бушует пламень ярый!
О, слушай!

Лючия

Мой Эдгар!

Эдгар

Внимай и трепещи!
На гробнице, что сокрыла
прах родителя священный,
прах погибшего изменой.
Поклялся в вражде я вечной.
Но ты видишь... Зародилась
в сердце страсть, и смолкла злоба,
но могу ещё я клятву,
клятву страшную сдержать!

Лючия

Умилися, умоляю!
Звук один предать нас может.
Иль меня ты хочешь мучить
и моей желаешь смерти?
Позабудь иные чувства
и любви одной отдайся...
Нет, о нет святее чувства,
чем любовь, мой милый друг!

Лючия

(тоже надевая кольцо на палец Эдгара)
И я твоя супруга!
Любовь в свидетели зову.

Эдгар

Я призываю небеса.

Лючия и Эдгар

Пусть любви нашей пламя
только смерти хлад погасит.

Эдгар

Но пора уже расстаться.

Лючия

О, ужасные слова!
Сердце хочет за тобою!

Лючия

Хоть письмо пришли ты, милый,
из страны своей далёкой,
и к надежде, к счастью жизни
сердце снова оживёт.

Эдгар

О тебе, мой ангел, вечно,
вечно помнить буду я.

Лючия и Эдгар

С зарёю каждой новой
нестися будут вздохи...
Услышишь в стонах моря
ты отзыв мук моих.
И знай, что там, далёко,
я томлюся по тебе.
Тогда хотя б слезу ты
мне в память, друг, пролей!

Эдгар

Лючия

Лючия

И любовь!

(Эдгар уходит. Лючия удаляется в замок.)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БРАЧНЫЙ ДОГОВОР

Действие первое

КАРТИНА ПЕРВАЯ

(Комната в доме лорда Эштона. Генри и Норман. Генри сидит за столом.)

Норман

Лючия скоро будет.

Генри

Трепещу я невольно.
Чтобы брак торжествовать,
уж гости благородные собрались,
союзники семейства. Сам Артур
быть должен скоро.

(в волнении)
Если вновь дерзнёт противиться она?

Норман

Не бойся.
Долгое отсутствие врага, притом же письма
перехватили мы... да весть о том,
что любит он другую — всё из сердца Лючии
страсть изгнать теперь способно.

Генри

Она идёт. Поддельное письмо
дай мне и выходи ты на дорогу,
ведущую к столице Шотландии,
и жди там, и веди сюда Артура.

(Норман подаёт ему письмо и выходит. Входит Лючия и останавливается на пороге. Бледность её лица, блуждающий взгляд — всё показывает в ней страдание и даже первые признаки умопомешательства.)

Генри

Подойди, Лючия!

(Лючия машинально делает несколько шагов, уставившись на Генри.)

Надеялся тебя я видеть веселее
в тот день, когда светильник Гименея
зажжётся для тебя... Молчишь и смотришь...

Лючия

Эта бледность, что покрыла
мне лицо тоской унылой,
хоть немая — о страданьях
безотрадных говорит.
Да простит тебе создатель
все жестокости твои!

Генри

Я забыть хотел бы вовсе
о твоей безумной страсти.
Но молчи лишь о прошедшем,
и тебе я снова брат.
Гнев изгнал уж я из сердца,
изгони из сердца страсть.

Лючия

Слишком поздно сожаленье,
близок, близок мой конец.

Генри

Но ещё возможно счастье...

Лючия

Счастье? Мне ль ты говоришь?

Генри

Твой жених...

Лючия

Оставь, молю я. Я другому поклялась...

Генри

(с гневом)
Но могла ль ты...

Лючия

Генри

Посмотрим...

(сдерживая себя)
Вот письмо, оно покажет,
кто тобою был любим.
Прочитай.

(Подаёт ей письмо, полученное от Нормана.)

Лючия

Трепещет сердце!

(Читает; изумление и ужасная печаль отображаются на её лице, и она вся трепещет.)

Генри

(подходя к ней, чтобы помочь)
Ты трепещешь!

Лючия

О, несчастная! Ах, то громовой удар!
Страдала я долго, всё сердце изныло.
Вся жизнь в нём одном — и его я любила.
Неверный! Другой мог он сердце отдать!
Что жизнь мне теперь? Пора умирать!

Генри

Безумную страсть в душе ты носила,
ты роду, ты крови своей изменила.
Но небо само спасает тебя,
тебе изменил он, другую любя.

(Издали слышны звуки праздника и крики.)

Лючия

Генри

Веселья звуки то.
Ты слышишь их?

Лючия

Ну, что же?

Генри

Жених твой едет.

Лючия

Холод по жилам пробежал.

Генри

Готово ложе брачное!

Лючия

Готовьте гроб вы мне!

Генри

Ужасное мгновенье!
Послушай...

Лючия

Свет темнеет...

Генри

Вильгельма нет. Шотландией Мария обладает.
И дело нашей партии погибло навсегда.

Лючия

Генри

Из этой пропасти Артур меня поднимет.
Лишь он...

Лючия

Генри

Спасти меня должна.

Лючия

Генри

(готовясь идти)
Да!

Лючия

Генри

(возвращаясь к Лючии; быстро и энергично)
Если мне изменишь ты,
ты и жизнь, и честь отнимешь,
решена судьба моя —
близко лезвие кинжала.
Но во сне буду за тобой я
тенью гневною следить,
и кинжал окровавленный
будет вечно пред тобой.

Лючия

(поднимая к небу глаза, полные слёз)
Ты, кто видит сердца муки,
ты, кто в сердце всё читает,
если нет в скорби отрады
на земле и в небесах,
то возьми ты, вечный боже,
жизнь ужасную скорее...
Так глубоко я несчастна,
что одно мне благо — смерть!

(Генри быстро уходит. Лючия падает на стул и некоторое время молчит.)

Всё в день один погибло! Хоть пришёл бы
Раймонд сюда, единственный утешитель,
он может... Что надеюсь?
Меня любовь обманывает грёзой.
Но кто-то входит.

(Лючия, видя входящего Раймонда, быстро бросается к нему навстречу.)

Раймонд

Последний луч надежды
твоей затмился. Верил твоему
я подозренью, что брат твой запер
дороги все, что на земле свободной.
До человека этого, тобою
любимого, не достигают вести,
и через руки верные письмо
я передал твоё. Всё тщетно!
Он всё молчит. Молчанье это — знак
его неверности.

Лючия

Так что ж мне делать?

Раймонд

Перед судьбою преклониться.

Лючия

А клятва?

Раймонд

То грёза лишь... И брачные обеты,
не совершённые во храме божьем,
не признаются ни землёй, ни небом.

Лючия

Ах! Рассудок соглашается.
Но глухо к словам осталось сердце.

Раймонд

Так победи его!

Лючия

О, роковая страсть!

Раймонд

Убедись! Иль муки хуже
ждут, несчастная, тебя!
Я заботами своими,
прахом матери умершей
и опасностию брата
заклинать тебя готов.
Верь, что мать в гробу трепещет
за тебя, моё дитя.

Лючия

Замолчи... Ты побеждаешь...
Ведь не с каменным я сердцем.

Раймонд

О, какая это радость!
Сколько туч ты разогнала!
Для добра своих ты ныне
жертва чистая, Лючия,
та жертва, верь, на небе
записана, мой друг.
Коль люди состраданья
к душе твоей не знали,
то утолит печали
всемилосердный бог.

Лючия

Веди же... поддержи меня.
Собой я не владею...
О, долгой, долгой казнью
мне будет жизнь моя!

КАРТИНА ВТОРАЯ

(Зала, приготовленная для приёма Артура. В глубине — двери. Генри, Артур, Норман, кавалеры и дамы, союзники Эштона, пажи, воины, жители Ламмермура и слуги в глубине сцены.)

Генри, Норман и хор

Всё для тебя исполнилось
кругом безмерной радости.
Надежды и желания
оживлены тобою;
тебя к нам вечной силой
любовь сюда вела.
Звездой ночной сияешь ты,
улыбкой среди горя.

Артур

Из-за туманов скоро вновь
звезда твоя блеснёт,
и с помощью моей она
светлее загорится.
Скорее, Генри, руку мне!
Пади на грудь мою!
К тебе явился другом я,
защитником и братом.
А где ж Лючия?

Артур

Я знаю. Но сомненье
ты разреши: Эдгар
дерзнул любить сестру твою...
Носился слух о том.

Генри

То правда, и, безумец...

Норман и хор

Идёт сюда Лючия.

(Появляются Лючия, Алиса и Реймонд.)

Генри

(представляя Артура Лючии)
Вот твой жених.

(Лючия делает движение, как будто отступая.)

Несчастная!

(к Лючии; тихо)
Меня ты губишь!

Лючия

Артур

Угодно ли принять тебе
любви моей обеты?

Генри

(облокотившись на стол, на котором лежит брачный договор, и рассеянно слушая Артура)
К обряда свершенью приступим.

Артур

Рад душевно.

(Приближается к Генри, который подписывает договор, после него подписывает сам. Раймонд и Алиса ведут к столу дрожащую Лючию.)

Лючия

(Как жертва, я иду!)

Раймонд

(Господь, веди несчастную!)

Генри

(к Лючии; тихо, кидая взгляды по сторонам)
Что колебаться?

Лючия

(Горе мне!)

(Вся в ужасе и вне себя подписывает бумагу.)

Мой приговор подписан.

Генри

Лючия

(Леденею я, нет сил.)

(За дверями в глубине сцены слышен шум, постепенно приближающийся.)

Все

Что значит шум?

(Дверь отворяется.)

(Появляются Эдгар и несколько слуг. Эдгар закутан в дорожный плащ, шляпа с пером надвинута на глаза, что придаёт ему грозный вид.)

Эдгар

Все

Лючия

О, гром небес!

(Падает без чувств.)

Все

(Всеобщее смущение. Алиса поднимает Лючию и сажает её на стул.)

Генри

(Что мою стесняет ярость
и удерживает руку?
Или в сердце поднялося
к ней, несчастной, сожаленье?
Обманул, увы, сестру я,
и она едва живая!
О, зачем так сердцу больно,
и раскаянье грызёт?)

Эдгар

(Кто останавливает порыв,
кто обуздывает гнев мой?
Это горе, этот ужас —
то раскаяния признак...
Как цветок она поблекший,
между жизнию и смертью.
Побеждён я — и тебя я
всё, неверная, люблю!)

Лючия

(приходя в себя)
(Я надеялась, что ужас
поразит мне сердце смертью;
но нейдёт мне смерть на помощь,
и жива я для страданий.
Спали с глаз моих покровы,
предана землёй и небом!
Я хотела б тщетно плакать...
Ах, и слёз уж больше нет!..)

Артур, Раймонд, Алиса, Норман и хор

(В это страшное мгновенье
слов язык связать не может.
Всё кругом теперь одето
горя, ужаса туманом.
Как цветок она поблекший,
между жизнию и смертью.
С сердцем тигра только можно
не жалеть теперь о ней!)

Удались, злодей, отсюда,
или кровь твоя прольётся!

(Направляются к Эдгару с обнажёнными мечами.)

Эдгар

(тоже обнажая меч)
Пусть умру, с моею кровью
тут ещё прольётся кровь!

Раймонд

(становясь между враждующими сторонами)
Трепещите перед божьей,
перед вышней волей вы!
Бога именем велю вам
отложить вражду и гнев!
Мир! Всесильный ненавидит
всех убийц, и сам изрёк:
«Всяк, кто поднял меч на друга,
сам погибнет от меча!»

(Все вкладывают оружие в ножны. Минута молчания.)

Генри

(делая несколько шагов к Эдгару и смотря на него)
Равенсвуд, кто мог тебя привести сюда?

Эдгар

(гордо)
Судьба да права мои...
Лючия поклялась мне в любви.

Раймонд

Позабудь любовь.
Другому отдана.

Эдгар

Другому! Нет!

Раймонд

(подавая ему брачный договор)
Вот!

Эдгар

(быстро пробежав глазами бумагу и глядя на Лючию)
Дрожишь и смущена ты...
Подписала?

(показывая ей подпись)
Отвечай! Подписала?

Лючия

(со стоном)
Да...

Эдгар

(задыхаясь от гнева)
Возьми же ты, неверная, кольцо!

(Отдаёт ей её кольцо.)

Возврати моё.

Лючия

Эдгар

Отдай мне!

(В Лючии уже видно расстройство рассудка; она, дрожа, снимает кольцо, Эдгар тут же вырывает его у неё из рук.)

Изменила ты любви и небу!

(С презрением бросает кольцо.)

Будь ты проклята, минута,
что тебя я полюбил!
Дочь врагов семьи проклятой —
от тебя бежать я должен был!
Пусть тебя рука господня поразит!

Генри, Артур, Норман и кавалеры

Безумен он!
Уходи, убегай ты скорее,
или гнев наш падёт на злодея!
Над твоею проклятой главой
разразится всей силою он.
И обида ужасная будет
смыта кровью сейчас же твоей!

Лючия

(падая на колени)
Боже! Спаси его! В это мгновенье
стонам мольбы несчастной внемли!
Стонам глубокой безысходной муки,
стонам тоски безнадёжной моей!
То единое сердца желанье
на устах умирающих будет.

Раймонд и Алиса

(к Эдгару)
О, беги ты, беги ты, несчастный!
Жизнь свою и её береги.
Должен жизнь ты, свой жребий ужасный,
до конца терпеливо нести!
Может быть, ещё радости в жизни
после горя тебе суждены...

(Раймонд поддерживает Лючию; Алиса и дамы её окружают. Другие сопровождают Эдгара до порога.)

Действие второе

КАРТИНА ПЕРВАЯ

(Комната в Вольферагской башне, примыкающая к входу. Стол без всяких украшений и ветхое кресло составляют всю её меблировку. В глубине — дверь и открытое окно. Ночь. Комната слабо освещена потухающей лампадой. Небо темно — временами сверкает молния, слышны удары грома и свист ветра. Эдгар сидит у стола, погружённый в свои печальные мысли; через несколько минут встаёт и смотрит в окно.)

Эдгар

Ужасна эта ночь,
ужасна, как судьба моя!

Гроза!
Бушуйте вы, стихии, и разрушьте
порядок мира, да погибнет он!
Он чужд мне! Но коня я топот слышу...
Уж близко он... остановился...
Кто мог в такую бурю,
опасности презрев, ко мне явиться?

Генри

(появляясь и сбрасывая плащ)
Я!

Эдгар

Какая дерзость! Эштон!

Генри

Эдгар

Ты в эти стены смел один ко мне проникнуть?

Генри

За расплатою сюда я;
сам ты вторгнулся в мой дом!

Генри

(со свирепой радостью)
Совершён обряд священный;
ныне замужем Лючия.

Эдгар

(Он мне меч вонзает в сердце!
О, мучение, о, ревность!)

Генри

С торжеством веселья шумным
мы справляли эту свадьбу,
но сильнее говорило
мщение в груди моей.
Я сюда понёсся... Ветер
речи мести мне шептал,
и стихий небесных ярость
отвечала мне вполне.

Эдгар

(с гордым нетерпением)
Чего ж ты хочешь?

Генри

Выслушай... Хочу отмстить обиду.
И вот — мой меч карающий
висит уж над тобой.
Готовься же: ты знаешь,
что делать должен ты.

Эдгар

Я знаю, что убить тебя
клялся на отчем гробе.

Генри

Эдгар

(презрительно)
Что ж? Когда?

Генри

Как только заря оденет небо.

Эдгар

Генри

Меж Равенсвуда гробницами.

Эдгар

Генри

Готовься там остаться!

Эдгар

Там пасть тебе судьба!

Эдгар и Генри

О солнце, вставай ты на небе скорее,
оденься кровавою ты пеленою.
Осветишь своими ты ныне лучами
смертельную ненависть ярых врагов.
Исполнено сердце в нас злобой слепою,
и местию оба мы дышим одною!

(Свирепствует ураган.)

Страшнее грозы, урагана сильнее
тот гнев, что душою владеет моею!

(Расходятся.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

(Зала, как во второй картине первого действия. Из соседних комнат несутся звуки весёлых танцев. Сцена заполнена пажами и жителями Ламмермурского замка. Несколько групп дам и кавалеров сходятся и поют.)

Хор

Веселья брачного клик раздаётся,
по всей Шотландии весть к нам несётся.
Побеждено уже врагов коварство...
Снова мы счастливы, снова спокойны.
Старое время снова пришло,
и улыбаются нам небеса!

(Появляются Раймонд и Норман, который быстро проходит через сцену и удаляется.)

Раймонд

(Приближается поражённый и неверными шагами.)

Прекратите вы веселье!

Хор

Ты бледнее самой смерти!
Что такое?

Раймонд

Горе, горе!

Хор

Ты нас в ужас повергаешь!

Раймонд

(сделав знак рукой, чтобы все его окружили; после паузы)
В спальне той, куда Лючию
отвели к её супругу,
стон послышался ужасный,
стон, подобный стону смерти.
Побежали все скорее...
О, ужасное злодейство!
На полу лежал Артур,
окровавленный и хладный.
А Лючия перед ним
и с мечом его стояла.

(Все приходят в ужас.)

Но, меня лишь увидала,
«Где супруг мой?» — говорит,
и ужасною улыбкой
озарился бледный лик.
О, несчастная! Рассудок
потеряла навсегда!

Все

О, событье роковое!
Леденит оно нас страхом.
Ночь своим покровом мрачным
дело мрачное покрыла...
И на нас бы гнев небесный
за злодейство не упал!

Раймонд

(Появляются Лючия и Алиса. Лючия вся в белом; лицо её, бледное как смерть, делает её похожей больше на привидение, чем на живое существо. Взгляд её неподвижен, движения судорожны, странная улыбка показывает не только безумие, но близость смерти.)

Хор

О, праведное небо!
Будто из гроба вставшая!

Лючия

Звук сладкий!
Мне слышен голос милого...
О! Сердце признало этот голос!
Эдгар!.. Я вновь твоя!
Я убежала от врагов. Но холод
в моей груди... дрожит во мне всё,
дрожат колени... Около фонтана
ты сиживал со мною... Ах! Ужасный призрак
явился разлучить нас!
Сюда, Эдгар, со мною к алтарю:
он в розах весь. Гармонию небес
ты слышишь ли? Ах, это звуки свадьбы нашей
с тобою... Всё к обряду
для нас готовят. Как я счастлива!
Я высказать свою не в силах радость!
Горят огни венчальные,
несутся к небу гимны.
Вот и священник! Руку мне
ты дай свою, о радость!
Ты мой, а я твоя теперь,
нас бог соединяет.
Все жизни наслаждения
с тобою разделю я,
вся жизнь улыбкой неба
отныне станет нам!

Раймонд, Алиса и хор

О, сжалься над несчастной,
всемилосердный бог!

Раймонд

Вот Генри!

(Появляются Генри и Норман.)

Генри

О, скажите мне, ужели правда это?

Раймонд

Увы! То правда.

Генри

Страшная! Постигнет казнь её!

От страшной скорби холод
в груди моей больной...
И для любви трепещет
оно ещё одной...
Не долго муки будут —
могила ждёт меня.
Почти мой прах, молю я,
слезою сожаленья.
А за тебя я буду
молиться в небесах.
И там мы снова скоро
увидимся с тобой.

(В последней степени изнеможения падает на руки Алисе.)

Раймонд, Алиса, Норман и хор

Нет силы от рыданий
невольных удержаться.

Генри

(Тоска и угрызенье
остались в жизни мне!)
Пусть отведут её! Алиса!

(к Раймонду)
И ты, о божий человек, о бедной
вы позаботьтесь.

(Алиса и дамы уводят Лючию.)

Я собою больше уж не владею.

Раймонд

(к Норману)
Вот плоды, доносчик, твоих внушений!

Норман

Что ты говоришь?

Раймонд

Да, этого ужасного пожара,
которым дом объят, зажёг
ты искру первую.

Норман

Но я не думал...

Раймонд

Ты этой крови пролитой виновник,
ты зла причина. Эта кровь
взывает к небу на тебя —
и небо произнесло свой суд.
О, трепещи!

(Следует за Лючией; Норман уходит в противоположную сторону.)

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

(Наружная сторона Вольферагского замка с дверями. Видна освещённая комната. Гробницы Равенсвудов. Ночь. Эдгар один.)

Эдгар

Гробницы предков! К вам пришёл последний
из рода из несчастного...
О, собирайтесь все. Потухло пламя
вражды и гнева. И на вражий меч
паду я сам. Жизнь для меня
лишь бремя тяжкое. Мне целый мир —
пустыня без Лючии!
Ещё досель весельем
наполнен замок. Тяжела была ты,
о ночь ужасная!
А ты, неверная, когда я мучусь и стенаю,
ты улыбаешься теперь
счастливому супругу.
В душе твоей веселье — смерть в моей!
Мне скоро даст убежище
кладбище родовое. То смертный звон.

Эдгар

Ах, тот звон пронзает сердце,
он судьбу мою решает.
Видеть вновь её хочу,
вновь увидеть, и потом...

(Хочет идти в замок.)

Хор

(удерживая его)
О Боже!
Что за страшное безумство.
О, приди в себя, опомнись!

(Эдгар силой вырывается от них, делает несколько шагов к замку и на пороге встречает Раймонда.)

Раймонд

О, куда бежишь, несчастный?
В небесах уже она!

(Эдгар закрывает лицо и долго остаётся неподвижным, поражённый глубоким отчаянием. Пауза.)

Эдгар

В небеса, раскинув крылья,
о прекрасное созданье,
Улетела ты навеки!
За тобою верный твой!
Если здесь вражда людская
нас с тобою разлучила, —
в лучезарном мире новом
нас сам Бог соединит!

(Быстро поражает себя в сердце кинжалом.)

За тобою...

(Все кидаются, чтобы обезоружить его, но не успевают предупредить удара.)

Раймонд

О безумный!

Хор

Что ты сделал?

Раймонд и хор

Ужас, ужас!

Хор

О, событье роковое!

Раймонд

Бог безумца да простит!

(Падает на колени, поднимая руки к небу, остальные следуют его примеру. Эдгар умирает.)

	Фото Валерия Мельникова / Коммерсантъ
	Сергей Ходнев. . "Лючия ди Ламмермур" в Музтеатре (Коммерсант, 17.2.2009 ). Юлия Бедерова. . «Лючия ди Ламмермур» в Театре Станиславского и Немировича-Данченко (Время новостей, 16.2.2009 ). Марина Гайкович. Премьера оперы Доницетти "Лючия ди Ламмермур" (НГ, 16.2.2009 ). Ирина Муравьева. . В музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко поставили "Лючию ди Ламмермур" (РГ, 17.2.2009 ). Петр Поспелов. . Оперу Доницетти в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко поставили как поэму про традиционный оперный спектакль (Ведомости, 17.2.2009 ). Екатерина Бирюкова. . Прекрасные оазисы оперного прошлого радуют глаз, уставший от помоек современной режиссуры (OpenSpace.ru, 17.2.2009 ). Елена Черемных. (INFOX.ru, 14.2.2009 ). Лейла Гучмазова. . В МАМТе имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко поставили "Лючию ди Ламмермур" (Итоги, 23.2.2009 ).

Лючия ди Ламмермур. Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. Пресса о спектакле

Коммерсант , 17 февраля 2009 года

Подлинная мишура

"Лючия ди Ламмермур" в Музтеатре

Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко представил премьеру оперы Доницетти "Лючия ди Ламмермур". Одну из самых знаменитых опер первой половины XIX века поставил известный драматический режиссер Адольф Шапиро, а заглавную партию в премьерном составе спела примадонна театра Хибла Герзмава. Спектакль оценивает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

Как и многие оперы бельканто, "Лючия ди Ламмермур" в принципе чрезвычайно сценична. Клятвы в любви и клятвы отомстить, коварство родичей, навязывающих главной героине брак по политическому расчету, сумасшествие той же героини, являющейся посреди свадебного праздника с ног до головы в крови убитого мужа, финальное самоубийство героя-любовника - все эти душещипательные подробности заимствованного у Вальтера Скотта сюжета, казалось бы, вполне располагающий материал для театра. Но, с другой стороны, мало ли позабытых кровавых драм в оперной литературе, а вот исключительный статус "Лючии ди Ламмермур" связан в первую очередь с музыкой, и прежде всего музыкой вокальной; от драматургии и от сюжетной подоплеки он в каком-то смысле оторван. И не случайно же повелось, наступая литературному первоисточнику на его английское горло, именовать прописанных в стюартовской Шотландии персонажей на итальянский лад: Лючия, Эдгардо, Энрико, Артуро.

Иными словами, без хорошо реализованной музыкальной стороны самая гениальная постановка "Лючии" обречена стать пшиком. Именно поэтому нынешняя постановка в театре Станиславского вовсе не пшик, а скорее успех, особенно если учитывать очевидную непривычку наших сцен к "Лючии" - в Москве эта опера шла в театре еще при Николае I, да и пели ее тогда итальянцы, наши же нынешние певцы с бельканто слишком часто "на вы". Хибла Герзмава (на которую театр, берясь за оперу, делал основную ставку) большую часть ожиданий оправдала, стильно и точно спев свою изукрашенную руладами, фиоритурами и верхними нотами партию. Хотя там, где только возможно, она предпочитала петь полновесным грудным тоном, и вообще ее партии (как и роли, впрочем) несколько недоставало легкости, лиричности, может быть, и наивности. Эту строгую, холодноватую Лючию занятно оттенял Эдгардо в исполнении Алексея Долгова: в результате стараний молодого тенора партия вышла хоть и не всегда филигранной в частностях, но яркой, красочной, свежей, с полновесным звуком и богатым тембром, почти что лирико-спинто по характеру. Остальные персонажи вышли послабее, а что до оркестра под опытным руководством Вольфа Горелика, то здесь впечатления немного двоятся, где-то грациозности и прочувствованности было в самый раз, а где-то выплывали крупно помолотый звук и ажитация.

И только бы не помешать певцам - таково было одно из главных намерений режиссера, предъявленных в спектакле. Постановку с ее жесткими и чистенькими геометричными мизансценами можно назвать и условной, и статичной, но сама избранная постановщиками стратегия в чистом виде, как ни странно, скорее перспективна. Адольф Шапиро решил не ломать каноны, а скорее уважительно и с дистанцией обыграть традиционные оперные условности. Основная сценографическая конструкция, выстроенная видным латвийским театральным художником Андрисом Фрейбергсом, представляет собой чуть поджатый и иронический макет "засценного" пространства: голые кирпичные стены, на видных местах даже радиаторы центрального отопления красуются. Но посреди побеленного кирпича есть портал, в котором иногда показываются живописные задники. Сцена в саду, например, разыгрывается на фоне изумительного по своей пыльной красоте задника, посреди которого трогательно светится фонарная "луна": мечта зрителя, тоскующего о старых оперных спектаклях с картонными красотами и пышными костюмами.

Костюмы, придуманные Еленой Степановой, кстати, тоже настойчиво отзываются на эту мечту - даже слишком настойчиво, чтобы кто-то принял это великолепие за чистую монету. Возникает даже ощущение, что тут опять пошли навстречу певцам - надо же им чем-то занять руки во время длинных статичных сцен, так пусть и оглаживают красивыми жестами все эти свои историчные воротники-плащи-кринолины-шпаги. Наставника Лючии Раймондо (Дмитрий Степанович) одели даже, даром что дело происходит в кальвинистской Шотландии, монахом-доминиканцем; в паре сцен статисты таскают на себе сверкающие рыцарские доспехи. Где-то совместные усилия режиссера и художника по костюмам создают осмысленный и удачный эффект, как при появлении Артуро (Сергей Балашов), неожиданно обрисованного эдаким сэром Джоном Фальстафом. Где-то не очень - как в сцене свадьбы, где Лючия появляется, таща на себе, как улитка свой домик, свадебную фату, распяленную на гигантский турнюр. Публике, впрочем, чуть ли не больше всех этих красот понравилась живая белая лошадь, которую нарядный Эдгардо выводит с собой, впервые выходя на сцену.

Время новостей, 16 февраля 2009 года

Юлия Бедерова

Лошадь в тумане

«Лючия ди Ламмермур» в Театре Станиславского и Немировича-Данченко

На сцене Театра Станиславского и Немировича-Данченко в Москве поставлена «Лючия ди Ламмермур» Гаэтано Доницетти -- по общему признанию, одна из главных вершин оперного бельканто, страстно любимая звездными тенорами и примадоннами и при этом имеющая непростую сценическую судьбу. В Москве «Лючия» не ставилась уже едва ли не 100 лет. В Петербурге недавно спектакль поставили под Анну Нетребко, причем сценическое воплощение, судя по отзывам критики, осталось не более чем фоном для примы.

Московский спектакль пытался решить задачу существования на сцене по-настоящему спетых белькантовых партий так, чтобы вокруг еще и разворачивалось артистичное, умное театральное действие. Спектакль ставил дебютирующий в оперном жанре драматический режиссер Адольф Шапиро в тандеме с громко известным оперным сценографом Андрисом Фрейбергсом (из модной и не провинциальной Латвийской национальной оперы) и художницей по костюмам Еленой Степановой. Спектакль, в бэкграунде которого не только драгоценная красота бельканто, но и чудесный Вальтер Скотт, задуман как поэтическая цитата и условно-историческое зрелище в наивном стиле. Таким -- очаровательным, не страшным, поэтичным -- он почти и получился, хотя некоторый перебор наивно-трогательных ракурсов, в которых публике представлен сильно укрупненный романтический сюжет «Ламмермурской невесты», к финалу почти лишил его приятной первоначальной строгости.

Действие разворачивается в огромных белых стенах с почти незаметно встроенными чугунными батареями центрального отопления. Открытый квадратный проем на заднем плане -- окно и рама, в ней красиво сделанная цитатная пейзажная живопись. Туман, луна и темные аллеи. Белокаменную строгость рамы оживляют видеоптицы и видеоморе латвийской художницы Катрины Нейбурги. Сценография элегантна, в меру концептуальна и чуть иронична, и это очень славно оформляет зубодробительную сюжетную кровавость. Живая белая лошадь, осторожно выходящая на сцену вместе с возлюбленным Лючии Эдгардо и гордо встающая на фоне темных живописных туманов (лошадь, к слову, играющая в романе Вальтера Скотта не последнюю роль), выглядит не только по-оперному пышно, но и совершенно очаровательно. Равно как и ее двойник -- железный конь с железным рыцарем, выкатывающийся в сцене появления нелюбимого жениха Артуро. Зрителю словно бы предлагается читать эту музыку, как дети читают Вальтера Скотта, -- с улыбкой, слезами и упоением. Но, повторяя коней, разводя по сцене миманс в пузатых рыцарских доспехах и хор в условных шотландских юбках и не сильно убедительных пиджаках, а в финале устраивая Лючии нечто вроде распятия, режиссер и художники все-таки переигрывают. Мера трогательной иронии, вносящей в партитуру волшебную наивность, не высчитана до конца. Что не отменяет остроумие замысла, но все же превращает игру в игривость.

Без пиджаков и распятия театральная огранка нежного и светлого доницеттиевского бельканто была бы просто ювелирной. Тем более что предмет огранки в данном случае этого заслуживает. В спектакле Театра Станиславского есть главные и жизненно необходимые для постановки «Лючии» элементы -- собственно, две главные партии. В премьерном составе Лючию пела прима театра, одна из лучших московских сопрано и едва ли не единственная певица в Москве, способная справиться с жемчужной ролью, Хибла Герзмава. Пела строго и аккуратно, нежно выпевая сложнейшие колоратуры, почти безукоризненно беря верхние ноты, украшая партию теплой вокальной краской и без надрыва рисуя главный номер программы -- леденящее безумие. Герзмаве не все удавалось совсем блестяще, и поэтической магии в ее Лючии не так много, как в этой роли возможно. Но тем не менее это значительная, состоявшаяся роль.

Заметно меньше аккуратности было в партии Алексея Долгова (Эдгардо), еще очень молодого певца, страшно талантливого, много обещающего и весьма много умеющего, но, кажется, не успевающего придать своим партиям тщательную выделку. В роли Эдгардо, маскируя чуть заметную стертость вообще-то очень красивого и гибкого голоса, Долгов брал сумасшедшей энергией и сумел даже украсть весомую долю успеха у примадонны.

Сложно сказать, насколько убедительным спектакль может быть со вторым составом, но с первым (особенно если прощать театральности ее преувеличенную игривость, а также оркестру под руководством Вольфа Горелика его вообще-то совершенно неуместную прямолинейную квадратность и бравурность, ставшую, пожалуй, главным недостатком спектакля) постановка выглядит отнюдь не посредственно. Что в нашей местности и с этим оперным названием серьезное достижение.

НГ , 16 февраля 2009 года

Марина Гайкович

Зачем там батарея?

Премьера оперы Доницетти "Лючия ди Ламмермур"

Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко представил премьеру оперы Доницетти «Лючия ди Ламмермур» в постановке знаменитого режиссера Адольфа Шапиро. Этот спектакль в очередной раз продемонстрировал беспомощность выдающихся режиссеров драмы в работе с оперным жанром.

Если рассматривать оперу Доницетти как один из прекраснейших образцов белькантовых опер, где главное – насладиться потрясающей красотой вокальной линии и восхититься феерическими колоратурами в партиях заглавных героев, то решение Шапиро можно считать идеальным. Певцы «делают стойку» (разве что ручки на груди не складывают, как на концертной сцене) и буквально несут себя и свой голос. Сказать при этом, что как-то особенно развиты характеры персонажей и логические следствия психологических ситуаций, в которых они оказываются, нельзя. Наигранности добавляет то, что периодически отдельные персонажи взбираются на стулья или столы – как маленькие дети, когда хотят продемонстрировать свои первые достижения в области пения или чтения стишков.

Наверное, в итальянской опере времен Доницетти (то есть в первую половину позапрошлого века) все так и было. Главным в театре было наличие примадонны, а также красивый антураж. И то, и другое есть в «Лючии ди Ламмермур» образца XXI века: роскошные платья и прически, плащи, рыцари в латах (художник по костюмам – Елена Степанова), статуя кондотьера (говорят, прямо из Пушкинского музея) и даже роскошный белый конь – спутник Эдгардо. Создается ощущение, что в этой постановке обыгрывается тезис «опера – театр условный». Перед нами типажи – влюбленные, которым грозит долгая разлука, бессердечный брат, думающий только о спасении репутации, его коварный друг, придумывающий подлость, чтобы заставить Лючию выйти замуж по расчету, наперсница, всей душой болеющая за подругу. Оформительский ход – батареи центрального отопления, отделяющие зрительный зал от действия на сцене, решенного в традициях эпохи Вальтера Скотта. Другое объяснение оригинального жеста художника Андриса Фрейбергса на ум не приходит.

Собственно фрагменты, где заметна режиссерская рука, в этой постановке все же присутствуют. Это картина встречи лорда Артура, построенная на «обманках»: Энрико с подобострастием взирает на железного коня и его наездника-статую, а Артур появляется совсем из другого угла; Лючия, в свою очередь, возникает не с той стороны, куда обращен взгляд Артура. Сам жених – персонаж колоритный: это самовлюбленный пижон-фанфарон, которого блестяще сыграл Сергей Балашов.

Из неожиданностей – отсутствие, казалось бы, логичных для данной концепции традиционных кровавых пятен на ночном платье Лючии, как нет и стенающей безумной: Лючия абсолютно отстраненна и холодна. В сцене сумасшествия она появляется в виде голубя, с огромным объемным шлейфом, напоминающим тело птицы. Лючия снимает гигантский плащ и остается в ночной рубашке – словно душа отделилась от тела. В момент смерти обоих героев – Лючии и Эдгардо – на видеопроекции появляются летающие птицы, символизирующие, вероятно, души умерших. Подойдя к самому краю сцены, а затем сидя, свесив ноги в бездну – оркестровую яму, она заканчивает сцену безумия, допевает свою последнюю арию.

Хибла Герзмава – в расчете на приму театра, конечно, и затевалась эта постановка – аккуратно и трогательно ведет свою партию. Алексей Долгов более колоритен и срывает по ходу спектакля даже более длительные аплодисменты, чем главная героиня. Но всплеск оваций на поклонах достанется, конечно же, ей.

РГ , 17 февраля 2009 года

Ирина Муравьева

И снова Лючия

В музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко поставили "Лючию ди Ламмермур"

Новая постановка Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко стала знаковой для московской оперной сцены: легендарный шедевр Гаэтано Доницетти "Лючия ди Ламмермур" вернулся спустя долгие годы в столичный репертуар и не в качестве "буквы", а с убедительным составом исполнителей бельканто во главе с примой Хиблой Герзмава.
Премьеру подготовили режиссер Адольф Шапиро, дирижер Вольф Горелик, латвийские художники Андрис Фрейбергс (сценография) и Катрина Нейбурга (видеоарт), Елена Степанова (костюмы), Глеб Фильштинский (свет).

Репертуарный хит мировой оперной сцены - "Лючия ди Ламмермур" - до сих пор не имел богатой театральной истории в Москве: "Лючия" когда-то ставилась в Большом театре, но сегодня вспоминаются только ее концертные исполнения, в том числе два года назад - Российским Национальным оркестром, представившим одну из лучших Лючий современной сцены - американку Лору Клейкомб. Причиной этого всегда являлся дефицит певцов бельканто в России, особенно тех, кто рискнул бы не только осилить головокружительные каскады колоратур Нормы или Лючии, но и представить их достойный вокальный концепт. Все-таки эталоны этих партий создавались величайшими оперными дивами - от Марии Каллас и Джоан Сазерленд до сегодняшних Стефании Бонфаделли и Натали Дессей. Театр имени Станиславского и Немировича-Данченко долго и серьезно "вынашивал" свою Ламмермур - Хиблу Герзмава, успевшую к моменту премьеры на родной сцене спеть знаменитую героиню Доницетти в разных географических точках - от Петербурга и Казани до Нидерландов.

На постановку пригласили известного драматического режиссера Адольфа Шапиро, для которого "Лючия" стала дебютом на оперной сцене. И, что редко бывает для постановщиков драмы, - убедительно музыкальным. Шапиро фактически с первой попытки попал в ядро актуальной сценической проблематики оперного театра: с одной стороны, не собирающегося больше возвращаться к формату чисто музыкального ритуала, с другой - надломившегося от яростного режиссерского штудирования партитур. В точке столкновения противоречий Адольфу Шапиро удалось найти золотую середину: создать сценическую среду, которая была бы одновременно комфортна для певцов и представляла бы актуальное зрелище.

В шапировской "Лючии" музыку играет пространство: умное, наполненное ассоциациями, открывающееся двойным ключом. В мегапустоте огромной, ничем не заполненной, кроме ступеней и задника, сцены возникают впечатляющие панорамы романтических пейзажей, дворцовых интерьеров, морских волн и птиц (видеоарт Катрины Нейбурга). Шапиро и художник Андрис Фрейбергс намеренно выстроили антураж и мизансцены спектакля по законам живописной логики, "цитируя" музейные полотна, персонажи которых словно оживают и разыгрывают мир художественных миражей.

Результат же этой сложной эстетической работы показал, что не только Хибла Герзмава, но и ее партнеры способны эффектно и очень индивидуально предстать в постановке, деликатно сочетающей старые оперные традиции с новейшими сценическими задачами. И если, скажем, Хибла Герзмава стремится к кристальному совершенству в Лючии, бесстрастно выдавая бисер трелей и фиоритур, обдавая холодком даже в последней сцене сумасшествия героини, где она появляется на сцене в жутковатой, застывшей белым горбом фате, а затем, не выдав ни одним внешним движением душевного волнения Лючии от только что совершенного убийства, свешивает ножки в оркестр и демонстрирует азартную вокальную эквилибристику в знаменитой каденции, - то ее партнер Алексей Долгов - возлюбленный Эдгардо, наоборот, достиг удивительного сплава живых, бурных эмоций, рвущихся за пределы нормированной режиссером статики с впечатляющим уровнем вокала. Его Эдгардо - точно родом из итальянской оперы. Отлично сделанными оказались и работы Ильи Павлова в партии Энрико, Сергея Балашова - Артуро, Валерия Микицкого - Норманно, Дмитрия Степановича - Раймондо, Вероники Вяткиной - Алисы. Сам факт, что в труппе появилась целая плеяда певцов, способных без скидок на отсутствие сценических традиций петь сложнейшую партитуру бельканто, - серьезное достижение театра. Было бы не лишним еще и оркестру отточить свою ансамблевую игру и достичь того качества, которое постановщики и труппа смогли добиться на сцене.

Ведомости , 17 февраля 2009 года

Петр Поспелов

В романтизм через рамочку

Оперу Доницетти в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко поставили как поэму про традиционный оперный спектакль

Взявшись за «Лючию ди Ламмермур», художник Андрис Фрейбергс и режиссер Адольф Шапиро не стали городить очередную актуальную переделку, а повели себя «по всем преданьям старины». Переселить себя в старину невозможно, поэтому сделали спектакль-цитату, костюмную постановку в рамочке, а рамочка еще в рамочке. Внутри - компьютерно воссозданные романтические задники. Между - видеопроекции с бурями. За самой внешней рамочкой - оркестр, куда безумная Лючия свешивает ноги, чтобы лучше слышать флейту.

Единственная хохма, которую себе позволил художник, - батарея центрального отопления в промозглой Шотландии. Единственное (и досадное) проявление авторской режиссуры - карикатурный лорд-соперник. В остальном внешняя форма соблюдена - гордые позы, плащи и шпаги, статично выстроенный хор, живая лошадь (аплодисменты!).

Раз так, то жаль, что тенор Алексей Долгов не рискует появляться на скаку. Поет он между тем звучно и пластично. Неплох и баритон Илья Павлов. Бас Дмитрий Степанович перехудожествовал и из эстетики выпал. Примадонна театра Хибла Герзмава актерски, напротив, недобрала - но ведь ее режиссер остался за рамкой. Спела Герзмава небезупречно в деталях, но красиво и свежо, с чувством и знанием традиций. Мудрому руководству Вольфа Горелика иногда не хватало диктаторской воли, чтобы темп не плыл, но секстет сложился идеально - за вычетом тарелок в кульминации. В целом же хочется снять шляпу - подступ к итальянской опере удался.

OpenSpace .ru, 17 февраля 2009 года

Екатерина Бирюкова

«Лючия ди Ламмермур» в театре Станиславского и Немировича-Данченко

Прекрасные оазисы оперного прошлого радуют глаз, уставший от помоек современной режиссуры

Премьера знаменитой оперы Доницетти в театре на Большой Дмитровке случилась через месяц после постановки этого же названия в Мариинке, но с гораздо меньшим шумом. Все-таки в Мариинке была последекретная Нетребко, а здесь - локальное московское событие.

Но, если вдуматься, оно поважнее будет. Во всяком случае - поосновательнее. Нетребко спела, даже не важно как, и до свидания. А тут всё для долгосрочного пользования, поскольку есть своя постоянная примадонна - Хибла Герзмава.

Спектакль поставлен в первую очередь на нее, и партия главной героини, разрывающейся между любовью и сестринским долгом, очень подходит ее нежному сопрано. Немного проблематичны верхние ноты, которые рождают спортивные ассоциации: взята высота - не взята. Эти же ассоциации, причем скорее из области размеренной утренней зарядки, вызывает музыкальное управление спектаклем, которое осуществляет маэстро Вольф Горелик.

Но музыкальность и пластичность, которых певице не занимать, делают центральную партию очень привлекательной. А это, собственно, первое, что требуется при исполнении данной оперы.

На первый спектакль театр выставил лучшие силы в окружение Герзмаве. Правда, Дмитрий Степанович (Раймондо, наставник Лючии) со своим безмерным басом был в ювелирной опере Доницетти немного слоном в посудной лавке. А лучший местный тенор Алексей Долгов (Эдгардо, возлюбленный Лючии) хоть и получил едва ли не самую значительную порцию оваций, удивил каким-то спринтерским однообразием, с которым он пробежал почти всю свою нелегкую дистанцию.

Тем не менее можно констатировать, что вся команда, в числе которой и уверенный баритон Илья Павлов (Энрико, жестокосердный брат Лючии), доказала жизнеспособность этой новой оперной продукции. И работа постановщиков - пожалуй, самая болезненная для нашей публики составляющая оперного спектакля - ничуть этому не противоречила.

Спектакль и «надругательством над святынями» не занимается, и в неотрефлексированной вампучности его не упрекнешь.

Режиссером новой «Лючии» является Адольф Шапиро - человек, хорошо известный в театральном мире, но в опере новичок. По поводу предыдущего оперного дебюта драматического режиссера в этом же театре я уже описывала два часто встречающихся типа поведения - учтивая статика или, напротив, бесконечная суетливость.

В отличие от своего предшественника Шапиро пошел по первому пути, что привело к гораздо более адекватным результатам. Понятное дело, их сложно было бы добиться без хорошей картинки, но она в постановке есть. Сценограф был подобран беспроигрышный - латышский классик Андрис Фрейбергс, с которым Шапиро много работал в Риге. А к нему еще - световой ас Глеб Фильштинский и художница по костюмам Елена Степанова, которая умудрилась историческим нарядам придать совершенно немузейную куртуазность и прицепила к насильно выдаваемой замуж Лючии фантасмагорический, показательно грузный фургон фаты на колесиках. Он очень эффектен в отцепленном виде, только мешает на сцене.

Еще есть деликатные видеоблики в исполнении Катрины Нейбурги, но они как раз выдают режиссерскую робость перед поющими людьми, которых и потревожить страшно, и оживить чем-то хочется.

Для постановщиков совершенно не важно, в какое время и в какой стране происходит действие оперы. Главное, что оно происходит в золотую эпоху бельканто. Сама история про прекрасную и несчастную Лючию - жертву разнообразных мужских амбиций - интересует их гораздо меньше, чем история про былую оперную красивость, с которой сейчас непонятно что делать.

Кринолины и корсеты сочетаются с абстрактно-внеисторическим одеянием хора, своей статуарностью вообще намекающего на античную трагедию. А в минималистском пространстве сценографии, вполне годном для оформления стильного современного кафе, неожиданно обнаруживаются прекрасные оазисы из какого-то условного оперного прошлого.

Это живописные задники с различными настроениями романтической природы, настоящая арфа с музицирующей на ней настоящей арфисткой и - самое запоминающееся - два коня, принадлежащие возлюбленному и брату Лючии. Один конь абсолютно живой, как в детстве в «Князе Игоре» на сцене Кремлевского дворца, а другой - в виде застывшей парадной статуи в латах.

Все эти красоты проакцентированы вполне четко, чтобы было понятно: это воспоминание, цитата, а не простодушный китч. Но они очень даже радуют глаз оперомана, уставший от помоек и борделей современной режиссуры.

INFOX .ru, 14 февраля 2009 года

Елена Черемных

Москва обзавелась своей ламмермурской невестой

В новой постановке оперы Доницетти «Лючия ди Ламмермур», которую в пятницу представил Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко, платье мужеубийцы Лючии не будет забрызгано кровью. Это почти сенсация.

Латышский гений

Лаконизм и в то же время содержательность сценического решения «Лючии ди Ламмермур» заставляют заподозрить ни много ни мало гения в ее сценографе Андрисе Фрейбергсе, многолетнем сподвижнике режиссера «Лючии» Адольфа Шапиро по рижскому ТЮЗу. В гениальности Фрейбергса Москва, собственно, уже имела возможность убедиться дважды. В 2003 году, когда из Латвийской национальной оперы на новую сцену Большого театра приезжала дивно оформленная «Альцина» Генделя. И когда в «Новой опере» показывали «Набукко».

Созданная в 1835 году по мотивам романа Вальтера Скотта и почитающаяся образцом стиля бельканто опера «Лючия ди Ламмермур» до сих пор настаивала на двух обязательных условиях. Первое - наличие сильного и стильного сопрано главной героини. Это условие соблюдено: Лючию в «Станиславском» поет прима театра Хибла Герзмава. Для нее, собственно, спектакль и ставился. Вторым обязательным условием было забрызганное кровью белое платье героини. Заколов жениха на брачном ложе, именно в этом наряде Лючия должна выйти в знаменитой сцене безумия, в нем же умереть. Однако маститый Андрис Фрейбергс, скромнейший с виду человек, с затаенным блеском в глазах сообщил корреспонденту Infox.ru на генеральном прогоне: «Платье Лючии останется белым». И мир не рухнул.

В новой «Лючии» кого только на сцене не увидишь. Тут и неподвижные рыцари в латах. И эффектно одетый в белое женский хор. И железная статуя кондотьера, прискакавшего сюда прямо из итальянского дворика Пушкинского музея. Есть даже настоящий белый конь, приносящий влюбленного Эдгарда на свидание под луной. И все это - не более чем элегантные аксессуары к тому условно шотландскому, условно вальтерскоттовскому романтизму, который переведен музыкой Доницетти на язык огнедышащих итальянских страстей. Словно остужающими рифмами именно к кипящей музыке Доницетти в спектакле идут видеопроекции летающих птиц, облаков, спокойно струящихся или бурно низвергающихся вод. Удивительно даже не спокойствие, с которым сценограф избегает многочисленных соблазнов пойти на поводу у литературы. А то упорство, с каким он насыщает оперу по-современному визуализированной лирикой. Кстати, вдохновлялся сценограф, по его признанию, старинными шотландскими миниатюрами и видами интерьеров.

Шотландцы с итальянским темпераментом

Сюжет «Лючии», если коротко и упрощенно, о том, что «любовь к родине начинается с семьи». Нет нужды пересказывать историю вражды двух шотландских кланов, поверх которой проклятьем, а не благословением, накладывается любовь. Куда важнее эмоциональная напряженность либретто, герои которого сплошь и рядом «дрожат от страшных подозрений», «слушают и трепещут», «поднимают бурю в груди», дают «обеты Небу» и жертвуют собой ради семьи. Самое удивительное, что весь этот ходульный набор гением Доницетти возвышен до живого оперного апофеоза.

На фоне «Пуритан», оперы, созданной в том же году 28−летним (и вскоре скончавшимся) Беллини на сюжет того же Вальтера Скотта, «Лючия» 38−летнего Доницетти просто заходится темпераментными мажорами любовных объяснений и семейных разборок, требуя от певцов сумасшедшей отдачи как в ариях, так и в ансамблевых сценах. Достаточно сказать, что исполнительница партии Лючии должна взять три верхних ми-бемоля. А Эдгард - два верхних ре-бемоля. Эталонными Лючиями признаны немногие. Среди них - Джоан Сазерленд, Беверли Силлз и (одна из последних) Натали Дессей. Кстати, войти в этот список звездной Анне Нетребко, в январе певшей Лючию сперва в Мариинке, а потом в Метрополитен-опера, пока не удалось.

Работа на глубине

В открытом на всю сценическую глубину пространстве опера разворачивается до того неспешно, что может напомнить костюмированный концерт. Режиссер Адольф Шапиро отказался от бурного мельтешения персонажей, заламывающих руки, и предпочел спокойную статику мизансцен. И не проиграл. Силуэтная графика (костюмы Елены Степановой хороши как-то по-гринуэевски) в световом оформлении Глеба Фильштинского действует на зрителя не слабее пресловутого психологизма.

Медленный темп действия предоставляет замечательную возможность рассмотреть и расслышать в этой опере самое главное. Не кровь, а то, как она холодеет, когда Лючия вынужденно подписывает брачный контракт с нелюбимым. Не вражду кланов, а растерянность враждующих в секстете «Chi mi frena in tal momento» («Что меня остановило»). Наконец, не ужас убийства, а освобожденный безумием дух ламмермурской невесты. Заколов жениха, она движется по сцене в странном, горбатой периной накинутом на нее гигантском плаще. Начинается сцена безумия. Но в зале всхлипы послышатся тогда, когда Лючия, сбросив платье-сооружение, в простой белой рубашке сядет на пол и свесит ноги в оркестровую яму. На звуках ее прощальной арии «Ardon gli incensi» («Дым фимиама») с хрустальными вторами флейты, никому и дела нет до того, что на платье невесты нет крови. Такая музыка - не о земном.

Итоги , 23 февраля 2009 года

Лейла Гучмазова

Любовь. Навет. Три трупа

В МАМТе имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко поставили "Лючию ди Ламмермур"

Широта замаха театра удивляет и радует. Перед премьерой "Лючии…" грызло подозрение, что три часа оперы 1835 года рождения от Гаэтано Доницетти с несложившейся в Москве сценической судьбой - непосильное испытание для театра и публики. Ничего подобного: опера выглядела достойно, а до отказа набитый зал выслушал все рулады на итальянском и досидел до последнего вздоха занавеса.

Образчик классического бельканто почти век не ладил с московской сценой главным образом потому, что в нем не обойтись без воспитанных голосов, способных к тонкой выделке итальянского пения. В этом смысле МАМТ почти не рисковал, ибо в его труппе есть едва ли не самое сильное московское сопрано - Хибла Герзмава. Много лет обкатывая Лючию в знаменитых театрах мира, она мечтала спеть ее на родной сцене, и опыт не пропал: Герзмава стала камертоном, настроившим коллег на позитив, - не боги горшки обжигают, бельканто подвластно простым российским смертным.

Для концертного исполнения такого запала вполне бы хватило. Но для полноценного спектакля понадобилась постановочная идея, способная вписать кровавую романтическую историю (любовь, навет, три трупа в финале) в рамки нынешнего музыкального театра. Собственно, эти самые рамки и вдохновили оперного дебютанта и маститого режиссера драмы Адольфа Шапиро. В давнем приеме "театра в театре" он помирил современный подход с бабушкиными привычками оперы: квадрат из крашеного белого кирпича с чугунными батареями обрамляет проем с разрисованным занавесом. Там, в глубине, - тишь сада, туманные реки да фонарик луны; картонный мир, любовно обжитый оперой. Контраст сглаживал видеоарт на белой раме с силуэтами парящих птиц и размытыми на пиксели волнами - сценография Андриса Фрейбергса, видеоарт Катрины Нейбурги.

Как полагается в опере бельканто, певцы не суетились с игрой, важно нося камзолы со шпагами и кринолины. Немногочисленные режиссерские затеи иногда выглядели странно, иногда отвечали главной постановочной идее о примирении классической оперы и современного театра - живая белая лошадка (любимый аттракцион старинных спектаклей) не пугалась закованной в латы механической, а сходящая с ума Лючия, выводя пассажи знаменитой арии, норовила упасть в оркестровую яму. Поначалу озадачивший аутизм ее Лючии оказался с лихвой уравновешен темпераментом Эдгардо - Алексея Долгова, долгожданного тенора на московском безрыбье. Они действительно выглядели парой рядом со строго прочерченными и так же строго пропетыми другими героями. Оркестр, уж простите, никому не мешал.

Совершенно очевидно, что МАМТ в своем нынешнем состоянии - полноценный и очень активный игрок на российском оперном поле, планы которого ввергают в трепет даже закаленные критические сердца. Если кому-то покажется, что в нынешней премьере нет больших открытий, можно смело ответить - и слава богу. Здесь также нет простого переноса итальянского оригинала (как в милом Доницетти Михайловского театра) и дешевых куплетов про депутатов (как в плебейском Доницетти "Новой оперы"). Есть отстраненный шарм, подаренный "Лючии…" латвийским трио постановщиков, искусный свет Глеба Фильштинского и громадная работа всей оперной труппы, идущей в гору. Совсем не мало.

Премьера новой постановки "Лючии ди Ламмермур" прошла со всеми признаками успеха: аплодисменты, цветы исполнителям и дирижёру, крики "Браво!" и т. п. Правда, когда на поклоны вышла постановочная бригада, я расслышала одинокие "Бу!" :)

И то сказать, сама постановка оставила странное впечатление... Как-то сразу вспомнилась детская "страшилка": "В темную-темную ночь в темном-темном доме была темная-темная комната с темным-темным потолком и черными-черными стенами, с черной-черной мебелью, в темном-темном углу стоит черный-черный гроб" и т. д. :) Замените "черный" на "серый", и вы получите примерное представление об оформлении этого спектакля (художник - С.Маннино). Кстати, гроб на сцене был:)

Вот так была оформлена сцена (это фото с поклонов):

Барышня в свадебном платье - статистка. Она лежала в гробу, который пару раз выкатывался из стенки слева, когда Лючия вспоминала о "фантазме" и когда Эдгардо оплакивал кончину Лючии.

Лючия весь спектакль проходила в белой рубашке, на которую поначалу был накинут какой-то плащ-халат чёрного цвета, а в сцене свадьбы - свадебное платье в виде почти что смирительной рубашки (там на спине завязочки).
Раймонд - наставник Лючии - был одет "как все". Судя по либретто, у этого персонажа есть духовный сан, и обычно постановщики обряжают его в соответствующий костюм. Но у художника по костюмам А.Лаи было другое мнение.

Впрочем, всё это пустяки, если хочется послушать музыку Доницетти и хорошие голоса.

Главным украшением спектакля ожидаемо была Альбина Шагимуратова. В общем-то, я ради неё и брала билет на эту премьеру. Остальные участники премьерного спектакля долго были не известны. Наконец, на сайте появился состав, который не прибавил мне энтузиазма:(

Итак, в премьере участвовали:
Дирижёр - В.Гергиев
Генри - В.Сулимский
Лючия - А.Шагимуратова
Эдгар - Е.Акимов
Артур - Д.Воропаев
Раймонд - В.Кравец
Алиса - С.Капичева
Норман - М.Макаров

Очень хотелось послушать "свежего" тенора. В конце концов, в числе готовящих партии числился С.Скороходов, и я рассчитывала на него. Акимов давно поёт Эдгара, но в последнее время не слишком удачно (это сугубо моё мнение). Когда-то давно в партии Генри слушала Маркова, который спел просто блестяще. Надеялась, что и в этот раз его услышу, но не срослось. Правда, Сулимский мне тоже очень нравится:)
Показалось странным то, что партию Раймонда получили Кравецу, который, как мне всегда казалось, не совсем бас...

Приятным сюрпризом было то, что Гергиев опоздал всего на 13 минут:) Как это часто бывает на премьерах, оркестр и певцы не всегда вступали вовремя. Очень заметно было расхождение оркестра с Шагимуратовой в первом действии, но певица и дирижёр быстро исправили ситуацию.

Итак, каковы же мои впечатления?

Постановка "ни о чём". Всё серо-чёрное с вкраплениями белого, а в финале - и красного (это, как вы понимаете, кровь). В сцене сумасшествия хор надевает капюшоны и достаёт что-то вроде "кровавых" перчаток, которыми потом измазывает платье Лючии. То ли режиссёр решил таким образом показать, что в сумасшествии Лючии и смерти Артуро виновато общество, то ли ещё что-то пришло ему в голову:)

Шагимуратова пела замечательно! Кое-кто нашёл в её вокале мелкие погрешности, но лично я была ею очень довольна. И играла она очень хорошо. Рада, что смогла её послушать в этот день.

Сулимский больше понравился в первом действии, чем во втором. По-моему, он прекрасно справился и с ролью, и с партией.

Акимов поначалу показался вполне хорошим Эдгардо, но когда настало время петь арию, все его вокальные проблемы вышли наружу.

Кравец меня вообще не впечатлил.

Не известная мне С.Капичева в маленькой партии Алисы иногда просто пропадала за оркестром... Воропаев пел каким-то дребезжащим голосом:(Ждала от него большего.

Выкладываю фото с поклонов:

Алиса, Норман, Артур

Раймонд

Сулимский, Кравец, Капичева, Макаров

В серой шинели - Акимов

Шагимуратова

В саду Ранвенсвуд, принадлежащий лорду Энрико Аштону пикет военных вместе с Норманом разыскивали одного человека. Пока гвардия разыскивала человека, Энрико рассказал Норману и Раймондо о тяжелой ситуаций, которая сложилась в его жизни. Лорд надеялся исправить свое положение, выдав Лючию замуж за состоятельного человека, по имени лорд Артуро Баклоу. Лючия не хотела замуж за лорда. Норман с насмешкой сказал, что причиной может являться любовь к другому человека. Он рассказал Энрико как молодой человек спас его сестру от бешеного быка. В городе распространился слух, что Лючия тайно видится с парнем в данном саду. Тем героем Лючии был враг Энрико Эдгардо Равенсвудский. В это время военные сообщили, что видели незнакомца, но не смогли его поймать. По описанию это был Эдгардо.

В это время у фонтана сидела Лючия де Ламмермур и рассказывала близкой подруге Алисе историю про загадочный фонтан. А подруга наоборот потребовала расстаться с Эдгардо. Но девушка была сильно влюблена и не хотела расставаться с ним. Тут пришел Эдгардо и сообщил, что уезжает во Францию. Он хотел перед отъездом увидеться с Энрико и помириться, также попросить руки Лючии. Девушка соглашается, и они обмениваются кольцами.

Во дворце Ламмермур Энрико беседует с Норманом. Энрико перехватил все письма, которые отправлял Эдгардо. Одно послание было переписано и отдано в руки Лючии. Девушка узнала, что ее возлюбленный женился на другой женщине и напрочь забыл ее. Лючия была в отчаянии, не сопротивлялась указанию брата. Во дворец приехал лорд Артуро. В тот день он поклялся в верности, и они подписали брачный контракт. При подписании в зал вторгается Эдгардо, одетый в черный плащ. Он устроил скандал, тут Раймондо показал ему брачный договор. В гневе он не стал слушать оправдания Лючии. После чего Эдгардо вышел из зала.

После окончания бракосочетания Энрико пришел к Эдгардо, чтобы унизить, рассказав о деталях свадебной церемонии. Эдгардо от злости назначает Энрико дуэль на кладбище. При бракосочетании все гости пируют и веселятся. На свадьбе обезумив, Лючия шпагой заколола новоиспеченного супруга. Все гости разбежались, и Лючия со шпагой в руках вспоминала радостные моменты, проведенные с Эдгардо. В это время Эдгардо бродил по кладбищу и услышал звон колоколов. Он понял, что Лючия была ему верна. Перед нападением Раймондо, влюбленный парень заколол себя шпагой.

Картинка или рисунок Доницетти - Лючия ди Ламмермур

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

• Краткое содержание Эмма Джейн Остин

  В деревне Хайбери жил богатый помещик Генри Вудхаус со своей дочерью Эммой. Мать её давно умерла, воспитанием девушки все эти годы занималась гувернантка мисс Тейлор.

• Краткое содержание Сартр Тошнота

  Роман «Тошнота» написан в стиле дневника, записи делает Антуан Рокантен, который является главным героем произведения. Он делает историческую работу, которая рассказывает о жизни маркиза де Рольбона.

• Краткое содержание Бунин Поздний час

  В рассказе И.Бунина «Поздний час» идет речь о необычной встрече уже немолодого мужчины со своими прошлыми воспоминаниями. Его жизнь много лет проходит за границей, и сейчас герой очень скучает по прежним временам и родным местам, предается ностальгии.

• Краткое содержание пьесы Тит Андроник Шекспира

  Полководец из Рима Тит Андроник одержал победу и возвращается на родину, война проходила с готами. Теперь по правилам в Риме должны казнить принца готов, сына королевы Таморы. Так народ мстит за пролитую кровь их сограждан.

• Краткое содержание Сказки дядюшки Римуса Харриса

  Вечерами, один мальчик, по имени – Джоэль, бежит послушать увлекательные истории о приключениях Братца Лиса и Братца кролика к одному старому негру – Римусу. Добродушный дядюшка мило приветствует мальчугана

Итальянский композитор по одной из линий своей родословной имел шотландские корни, его деда-шотландца звали Дональд Айзетт. Быть может, это обстоятельство имело определенное отношение к тому, что композитор в своем оперном творчестве обратился к творению шотландского гения – Вальтера Скотта. Выбор пал на роман «Ламмермурская невеста», основанный на реальных событиях, имевших место в Шотландии в 1669 году. Это произведение шотландского писателя не настолько популярно, как «Айвенго», «Роб Рой» или «Квентин Дорвард» – возможно, оно действительно уступает этим романам с точки зрения читателей, зато «Ламмермурская невеста» пришлась по душе композиторам. Оперы на этот сюжет создали М. Карафа де Колобрано, И. Бредаль, А. Маззукато – но их произведения ныне забыты. В репертуаре оперных театров осталось лишь то воплощение романа Вальтера Скотта, которое создал Г. Доницетти.

Сюжет оперы, получившей название «Лючия де Ламмермур», довольно мрачен: роковые страсти, кровавые события, сцена безумия нежной и хрупкой героини, трагическая развязка… Разумеется, некоторые моменты литературного первоисточника пришлось изменить в соответствии с законами оперной сцены. Например, в романе герой, совершая самоубийство, скачет на коне в зыбучие пески, в оперном театре воплотить подобное было бы достаточно сложно, поэтому он попросту закалывается кинжалом. Имена действующих лиц были изменены на итальянский лад: Люси превратилась в Лючию, Эдгар – в Эдгардо, Генри – в Энрико. Не обошлось и без сокращений – но в целом дух романа был сохранен. Способствовало этому и романтически приподнятое либретто, созданное итальянским поэтом и драматургом Сальваторе Каммарано.

Опера «Лючия де Ламмермур» – это, несомненно, «звездный час» для примадонны. Никакие усилия и достоинства других исполнителей не спасут положения, если певица – лирико-драматическое сопрано – не сумеет создать убедительный образ заглавной страдающей героини, доходящей в своей всепоглощающей любви до безумия. От певицы эта чрезвычайно сложная партия требует голоса нежного, но в то же время крепкого, способности справляться с фиоритурами.

В партии Эдгардо – возлюбленного Лючии – исполняемой тенором, есть и нежность, и страсть, и элегичность, и героические порывы. Не менее значительна и партия Энрико – брата Лючии.

Действие оперы развивается с неослабевающим напряжением – от первого акта до трагической развязки. В этом развитии можно выделить несколько узловых моментов, к которым стягиваются все «нити» действия – лирический дуэт Эдгардо и Лючии в первом акте, брачное празднество, сцена сумасшествия Лючии, убившей своего мужа и бредящей о свадьбе с Эдгардо, и наконец – финальная сцена, когда Эдгардо, узнав о смерти любимой, лишает себя жизни. Но особенно выделяется сцена безумия – это высшая точка драматического накала. Ее запредельный трагизм – блестящее подтверждение тому, что виртуозную вокальную технику совсем не обязательно противопоставлять решению драматургических задач: фиоритуры здесь не просто дают певице-сопрано возможность продемонстрировать свою технику – они подчеркивают бессвязность мыслей героини, ее полную отрешенность от реальности. Примечательно, что в сцене безумия Лючии Г. Доницетти использовал не вполне обычный инструмент – стеклянную гармонику, чье «хрустальное» звучание придает образу героини особую хрупкость: Лючия не создана для этого жестокого мира и потому обречена. Остается только пожалеть, что этот выразительный штрих нередко утрачивается – уже при жизни автора во многих постановках стеклянную гармонику стали заменять флейтой, ведь такой необычный инструмент был не во всяком оркестре, исполнителя приходилось бы приглашать со стороны, что было связано с дополнительными затратами.

Премьера оперы «Лючия де Ламмермур» состоялась 26 сентября 1835 года в Неаполе, в театре «Сан-Карло». В ней участвовали прекрасные исполнители: заглавную роль исполнила Фанни Таккинарди-Персиани, в расчете на которую Г. Доницетти и создавал эту партию, в роли Эдгардо выступил тенор Жильбер Дюпре, а в роли Энрико – баритон Доменико Косселли. Композитор считал – и не без оснований – что искусство этих исполнителей тоже в немалой степени способствовало успеху его новой оперы.

После неаполитанской премьеры оперы «Лючия де Ламмермур» последовали постановки и в других итальянских городах, где публика приняла произведение столь же тепло. Для постановки в Париже – в театре «Ренессанс» – автор написал новую редакцию, либретто для которой создали А. Ройер и Г. Ваэз. В этой версии была исключена второстепенная героиня – Алиса, компаньонка Лючии, что сделало несчастную ламмермурскую невесту еще более одинокой.

Опера «Лючия де Ламмермур» стала одним из прекраснейших образцов бельканто. В заглавной партии дебютировали Аделина Патти, Нелли Мелба, Мария Баррьентом, Марчелла Зембрих, Лили Понс.

Музыкальные сезоны